«Пером по воздуху». Виктор Шкловский
Позволили лететь на аэроплане к Дону. Пол аэроплана плотней, чем дома. Он давит тебя кверху. Как крыши летят рядом два крыла. Облака и земля некрасивы. Нет эстетической привычки к этому ракурсу. На полях тропинки, как трещины. Река сверху похожа на размашистую подпись. Ничего не написано на полях. Так Москва-река подписалась на весь лист. Потом Воронеж и поворот над ним и будто снесенные на сторону колокольни. Сели.
Измызганный перебоями сердца автомобиль. Привязали аэроплан к колу.
Летчик счастливый. Правда, он плачет в ресторане, когда играют скрипки. Говорит, что его бросила жена. Но днем он моется в реке Воронеж розовым мылом, — и ребятишки мылят его восторженно. В центре города барак. В нем лото... В нем скучно. Играют без цвета и запаха. Хуже, чем в гимназии под скамьей. Играют очень мелкие служащие — 5 6... 49... — кричит крупье. Ночью видел виноватые сны.
***
Все эти реки, о которых мы учили в учебнике географии: Воронеж, Битюг, Хопер, Тихая Сосна... — их нет. Они заросли камышом. Если раздвинуть камыш, то внизу между камышинками мокро. Платонов прочищает реки. Товарищ Платонов ездит на мужественном корыте, называемом автомобиль.
Степи широки. На дорогах сидят суслики. Не боятся автомобиля. В степи видны телеги, на телегах бочки с водой.
Это еще не пустыня: тут нет верблюдов. Воды нет.
Есть места, где нет воды на сорок верст. Пустыня ползет сюда по оврагам. Реки за растают, сохнут. Высыхают совсем. Тогда на дне их копают колодцы.
Деревни ползут к воде и сползаются в кучи. Большие скученные деревни в пятнадцать тысяч жителей — их зовут: «Большая Гнилуша», «Усмань Собачья» и другими невеселыми именами.
Есть деревни, где целую ночь стоят с ведрами у колодца. Здесь нужно напоить человека и его лошадь.
Если построить плотины поперек оврагов, то можно сохранить в них воду. Здесь в прошлые два года вырыли столько земли, что она равна 1/4 горы Арарат. Платонов — старший мелиоратор. Он рабочий, лет двадцати шести. Белокур, работает лет пять в степи, так занят, что борода у него не успевает расти.
Избы каменные, с заложенными, потому что нет стекол, окнами.
Или деревянные с деревянной трубой, соломенной крышей. Все вместе перевязано, как воз жгутом, чтобы не разлетелось. Пруды стоят в степи. Чорт вас подери, как вы хороши. Есть пруды длиною в несколько верст. Их обсаживают ветлами. Потом строют вокруг них избы.
Здесь холодно и темно без прудов, как в доме музея в Покровском-Стрешневе.
Еще здесь прочищают реки, выпрямляют их, спускают болота и сыпят на землю известь, чтобы поля не были кислыми.
Так прочистили «Тихую Сосну».
Товарищ Платонов очень занят. Пустыня наступает. Вода уходит под землю и там течет в больших подземных реках.
Строят плотины зимой. Так как зимою земля мерзлая, то ночью на плотинах жгут костры.
Сифилис в губернии живет пятнами. Жажда его страшней.
Дон течет мутным. Белыми ящерицами бегут в него овраги.
***
Это был сад, и он полит. Вода шла из глубокого колодца вверх. Выливалась в деревянные жолобы. Жолобы стояли на длинных ногах. Вода лилась по жолобам до больших чанов...
Сад поливали — и фрукты не падали поэтому, а дозревали... Весь сад был цел. Вокруг него рос высокий овес.
Обычно в степи от сада осталась только защита: четырехугольник не фруктовых деревьев. Их зайцы оставили. А так культуру зайцы съели.
Качать воду должен был двигатель.
Но доставали ее из другого колодца пружинным насосом. Пружина вбегала в воду и бежала обратно, а вода за нее цепляется.
***
Крутили колесо пружины две девки.
Сад стоял, наливаясь. Когда наступил час вечера, солнце закатилось и стало темно.
Мы сидели на террасе и ели с мелиораторами очень невкусный ужин.
В темноте ржали сероногие лошади. С ними ночевали кооператоры. Гнали лошадей на случку. Ржали сероногие лошади.
Во тьме пели дешевые двигатели.
Мы пошли.
Бил в железный бубен малец и рыл босыми ногами землю. Пели высокими чистыми голосами. Сифилис здесь в губернии только пятнами.
Танцовали двое: парень с бубном и женщина в ситцевом платке в полоску.
Парень пел частушки невероятного содержания. Как известно из Платона, единый человек когда-то был разъединен на мужчину и на женщину. Каждая часть была снабжена приметами. Эти приметы только и упоминались в песне... Они соединялись в причудливые сочетания.
Женщина отвечала своей песней. Чрезвычайно институтской и как будто бы не слышавшей бубна.
***
Плотины делают из земли. Замок плотины самый низ ее из утрамбованной глины.
Нужно напоить человека и его лошадь и расселить огромные, скучающие и не могущие работать деревни.
Лев Николаевич Толстой говорил, что если смотреть на вещи, чтобы их описывать, то не увидишь.
Платонов понимал деревню. Я пролетел над ней аэропланом. У нас что-то не ладилось. Пели мы «кирпичики» в кабинке. Аэроплан летел ушибленным жуком.
Ночевали на берегу в аэроплане, покрывая его брезентом. Видали детский дом. 469 подкидышей. По трое в кровати.
Фамилии у этих детей новые: Тургенев, Достоевский... Пеленки перечеркнуты крест-накрест. Чтобы не воровали.
Около аэроплана толпа всю ночь и дежурили милицейские. Старики спрашивали нас «а что за хмарой». Хмара это — облака. За хмарой бога нет — отвечает летчик. Он спорит о боге и уличает образа в том, что у Ильи-пророка на колеснице отточенные спицы. А тогда не было токарных станков.
Виктор Шкловский. Публикуется по журналу «30 дней», № 06 за 1926 год.
Из собрания МИРА коллекция
