Дело о влюбленном фининспекторе

Криминальная хроника на страницах периодики 1920-х годов
 

Любовь и шоколад

Кажется, нет более непримиримых врагов, чем Финотдел и — частный торговец

О ком с жгучей ненавистью думает торговец? — О Финотделе.

Кому посвящаются язвительные антисоветские анекдоты, эта периодическая литература «купеческого сословия»? — Финотделу.

Кого больше всего стремится обмануть, ввести в заблуждение тот, чей извечный принцип гласит: —«не обманешь—не продашь»? — Финотдел.

Но этот любопытный клубок, который в течение двух дней с огромным. терпением распутывал Суд, показал, что бывают положения, когда, правда, не сам Финотдел, а его сотрудник, оказывается на службе... у частного торговца.

На скамье подсудимых рядышком сидят четверо—три женщины и один «мужчина».

Мужчина в кавычках. Овечкой, — слабенькой, раскисшей от дождя купеческих ласк овечкой — кажется этот финансовый инспектор рядом с женщинами, которые говорят:

— Я торговка!

С неменьшей гордостью, чем римлянин говорил:

— Я римский гражданин!

Три сестры — Мария Бурякова, Екатерина и Софья Хямяляйнен — представляют собою как-бы три последовательные ступени.

Бурякова — законченная купчиха, в совершенстве владеющая искусством торгового обмана и владевшая тремя магазинами.

Ее сестра Екатерина почти приблизилась к ней по «квалификации»— она в курсе торговых сделок, вексельных расчетов, но — работала, на чужой ниве: магазинов своих не имела.

Софья пока еще больше гимназистка, чем купчиха, вполне приблизившаяся, к купеческому состоянию только с внешней стороны: розовое, рыхлое тело её, кажется, тоскует о прилавке.

Словно тройка лошадей в запряжке их покойного отца — извозопромышленника, сплотились эти три сестры. Они крепко стоят друг за дружку в Суде, они сообща обманывали Финотдел, они... все служили в семнадцатом году в почтамте. В семнадцатом году зашатались устои буржуазного благополучия, и одна из них, окопавшись на государственной службе, вероятно, потащила, за собой и других...

Когда, по окончании гражданской войны, перестал быть предметом роскоши хлеб, и люди с достатком, помня христов завет — «не единым хлебом жив человек», потянулись к шоколаду, — старшая в семье, Бурякова, открыла магазин сластей.

Этот магазин она каждые полгода переводила на имя то одной, то другой сестры, укрываясь таким образом от подоходно-поимущественного налога; не выбирала она патента и на торговлю предметом роскоши — шоколадом. Благодаря этой налоговой «экономии» у нее оказалось еще два магазина.

Каков был процент шоколада в массе сладкого товара? Свидетель Дмитриев, тоже фининспектор, тоже «добрый знакомый» трех сестер, говорит: около 30%. Фининспектор Рябов называет меньший процент. Может быть, так и было тогда; когда еще не установилась «смычка» между фининспектором Рябовым и купчихами... Затем, надо думать, всякие соотношения были забыты.

Их забыла тотда, когда Рябов, познакомившись с Екатериной Хямяляйнен, оказался не в силах забыть ее. Когда он, словно неправильно начисленный налог, сложил со своего бюджета первую семью и включился в шоколадный бюджет.

— Пять рублей в день доходу дает нам магазин, — говорил он своей матери.

«Нам» — то-есть «торговке» Хямяляйнен и ему, инспектору Финотдела, по службе обязанному контролировать доходы торговцев...

Чем привлекла Рябова Екатерина, —этот, по мнению матери Рябова, злой гений ее «честного хорошего Володи»? Первая жена его, Антонина, стройная женщина с лучистыми глазами, с такой печальной преданностью предавшему её мужу спасающая его здесь, на Суде, от кары, — несомненно лучше Екатерины. Но эта «маленькая Шоколадница», покусывающая свои ярко-красные губы, видно, противопоставила, свою крепкую «купеческую» волю и настойчивость расхлябанности, бесхарактерности Рябова, — и у него зарябило в глазах...

Тогда, он перестал замечать, что сестра Екатерины, Бурякова, не выбирает патента на шоколад, что она слишком часто переезжает с места на место и «продает» магазины.

Продает или передает? Бурякова, эта осторожная, вдумчивая женщина, взвешивает каждое слово не менее точно, чем дорогой товар— шоколад. Но и она проговорилась:

— Я передала магазин сестре...

— Передали? — записывает председательствующий.

— То-есть, продала...

— А разве это—не одно и то-же?

— Да... выпутывается лиса: — продала магазин и передала патент...

Был-ли совладельцем магазина Рябов? Единственным доказательством этого является заявление Антонины Рябовой, брошенной мужем, и Лесина, брошенного свой женой, Екатериной Хямяляйнен. Но Лесин в Суд не явился, а Рябова забила отбой.

Но ведь Рябов брал у жены драгоценности! Не затем-ли, чтобы, как об этом говорилось на предварительном следствии, внести свой «пай» в «шоколадное дело»?

Рябов говорит:

— Брал часы, чтоб отдать в ремонт.

— А цепь? А кольцо?

— Кольца не было...

Суд вызывает для очной ставки с бывшим мужем Рябову, но... запутавшаяся женщина видимо, еще не оставившая надежды на возвращение мужа, тихо спрашивает его:

— Ты брал у меня кольцо? Я, право, не помню...

А о чем еще может женщина ее круга и ее возраста помнить так хорошо, как о нарядах и драгоценностях своих?

Даже в Суд, на второй день процесса, она пришла принаряженная. Она хочет, чтоб муж сравнил ее с Екатериной. Изящных туфелек мало: — ведь, и у той на ногах изящные туфельки. И она надела кокетливую белую горжетку, чтобы ею оттенить темные волнистые волосы свои и длинные, подрагивающие от волнения и влажные ресницы.

А Суд отодвинул проблематичное исполнение ее надежды на два года...

***

Г. Павлов. Публикуется по журналу «Суд идёт», № 19 за 1925 год.

Из собрания МИРА коллекция