«Синий столб». Сергей Марков

Случай с Яковом Середкиным, наверно, не попадет в газеты, а шаманы — герои этого рассказа — никогда не будут сотрудничать в качестве корреспондентов «Вестника медицины». Но Середкин непременно войдет в народный эпос, и скоро какой-нибудь этнограф запишет новую туруханскую «Песню о Синем Столбе».

Я, однако, хочу предвосхитить незадачливого этнографа.

У меня самого есть почти научные труды, например: «К вопросу о песенном фольклоре русских и киргиз-кайсакских конокрадов, обитающих на территории нынешнего Акмолинского округа», «Об употреблении папирос Моссельпрома монголами Цецен-Хаковского аймака» и т. д. и т. п. Из материалов, которыми я пользовался для моей последней работы: «Новые системы песцовых капканов, изобретённых боцманом Бегичевым», я почерпнул кое-какие данные о жизни нашего севера.

Поэтому мне доподлинно известен случай с Середкиным, происшедший в Илимпийской тундре, в нижнем течении Енисея.

Пожалуй, не нужно говорить о том, как я узнал об этом случае, важно то, что он представляет известный литературный интерес, иначе зачем было бы нужно моему другу — писателю Авнану Витину — выманивать у менял этот сюжет и обещать за него коллекцию тунгусских зубочисток?

Вот этот случай.

***

Два шамана Илимпийской тундры долго не могли решить волновавшего их сердца спора.

Дело в том, что старший шаман по уговору, лечил обитателей правого, богатого берега реки, милостиво разрешив своему младшему собрату право относительного соперничества на левом берегу Енисея.

Старший шаман, украшавший cвою дряхлую шею ожерельем из змеиных шкур с подвеской, сделанной из сломанного английского ключа, был чистым терапевтом, тогда как его соперник делал смелые опыты в области хирургии. (Он отрезал искалеченные пальцы охотникам и вытаскивал из ладоней рыбаков осетровые крючки). Но у старшего шамана дела почему-то пошли на убыль, и он предложил своему противнику переделить реку заново.

Все племя было свидетелем жаркого спора.

Судьба великих шаманов решалась при помощи берестяных карт, раскрашенных оленьей кровью. Шаманы играли с утра до полудня. Здесь действительно на карту были поставлены две темных и причудливых судьбы.

Наконец старший шаман проиграл и, оставшись не у дел, величественно удалился в устье Енисея в поисках новой практики.

Подробности состязания, к сожалению, мне мало известны.

***

Когда некий человек, которого в Марьиной Роще звали просто Черносливом, очевидно, за его вечно опухшую физиономию, задумывался над тем, как ответить на вопрос о его профессии, им овладевало судорожное беспокойство, и он, пряча рыжие глаза, ссылался на плохой слух.

Он продавал у Иверских ворот книги и пуговицы «Радость Холостяка».

— Пуговицы «Радость Холостяка»! Нашумевший пикантный роман Рабиндраната Кагора! Игривый анекдот, как девка офицера утопила! — орал он, гладя свои причудливые бакенбарды, похожие на кошачьи хвосты.

Анекдот с потоплением офицера был не чем иным, как лермонтовской «Таманью».

Кроме этих занятий, у Чернослива были еще и подсобные, как-то: торговля мороженым, борьба с бульварными медведями и работа в клубе извозчиков, где он откупоривал бутылки в буфете.

В конце концов Черносливу было предписано пожить года три в Илимпийской тундре.

Чернослив приехал на новое место.

Сначала его поразило холодное бешенство северного сияния, синий снег и особое постановление туруханского совета, запрещавшее провоз водки на север.

Чернослив не думал унывать, хотя мороз превращал его бакенбарды в голубые сосульки; он чуть ли не начал торговать мороженым и лихо спекулировать лезвиями для безопасных бритв.

Из этого не получилось бы, конечно, ничего, ибо на мороженое здесь был такой же спрос, как на горячий сбитень у тропиков, а бритвенные ножи вызывали у туземцев суеверный страх.

Но все это нужно знать для того, чтобы иметь представление о человеке, впервые обучившем шаманов аристократической игре в двадцать одно. (Впрочем, в московском клубе извозчиков известна еще и игра в «поясок», которой более всего увлекается ломовая секция.)

— Приятно быть близким к местной интеллигенции, — говорил Чернослив, провожая старшего шамана в далекий путь к устью реки.

***

Между тем в туруханском совете, на экстренном заседании, обсуждался вопрос о посылке в тундру врача. Единственный в городе доктор не мог покинуть Туруханска, и поэтому ехать пришлось безработному, только что прибывшему из Западной Сибири фельдшеру Якову Середкину.

Фельдшер скромно выслушал все благие пожелания и даже покраснел от смущения, когда председатель выразил ему полное доверие.

— Еду немедленно за полярный круг‚ — сказал фельдшер, — В здоровом теле — здоровый дух, — как сказал товарищ Семашко! Каждый месяц буду отчеты посылать.

И Яков Середкин на самых лучших казенных оленях прибыл в свою резиденцию. На ставовище фельдшера встретил Чернослив. Он галантно раскланялся, помог Середкину вылезть из двух оленьих шуб и под руку увел в отведенную населением для нужд медицинского пункта юрту.

«Ну и жизнь... Лучше в печной трубе обитать», — думал фельдшер, часами разглядывая стены юрты.

— Вшей здесь — хоть неводом лови, — растравлял Середкина Чернослив. — Ну, ничего, привыкнете. Я здесь третий год живу и по-ихнему уже понимаю... Ежели вы не можете говорить, — я при вас буду переводчиком.

***

Фельдшер удивлялся, почему туземцы не ходят к нему, хотя над входом юрты висела громадная надпись: «Бесплатный прием. Предварительная запись. Дети — отдельно».

Середкин, как он признавался после, не раз прикидывал в уме: не лучше ли ему выпить аптечный спирт и подаваться на остров Диксон в зверобойный коллектив Бегичева.

— Тут у вас ничего не выйдет, товарищ Наркомздрав, — льстиво говорил Чернослив. —

Шаманишки вам велели передать, что ежели вы их в игре перекроете, — вам здесь всем и владеть, а ежели нет, — придется вам удаляться!

Красный костер освещал кошачьи бакенбарды Чернослива. По юрте бегали пауки величиною с блюдечко.

— Зимой, гады, водятся, — сказал с отчаянием Середкин, взглянув на пауков. — Как же ты, негодяй, на два фронта работаешь? Ведь я знаю, что ты с шаманом старым компанию водил. Стану я со служителями культа в азартные игры играть?!

— Придется, пожалуй, — загадочно ответил Чернослив. — Вы шаманами-то не бросайтесь, дорогой товарищ!

— Какой я тебе товарищ? Я «Радости Холостяка» не продавал!

Чернослив, неопределенно захихикав, раздавил паука и вышел из юрты.

Фельдшер не видел его целую неделю.

***

Как-то утром фельдшер почувствовал слабость и бегающий по позвоночнику озноб.

«Не цинга ли?» — с тревогой подумал он и вытащил из чемодана градусник. Фельдшеру казалось, что термометр накалился добела, но ртутный столб доходил лишь до тридцать восьмой черты. Середкин был бледен, пот, густой, как стеарин, застывал на его бровях.

— Это у вас жар в голову кинулся, — заметил Середкину Чернослив, успевший откуда-то появиться снова здесь. — У нас у одного человека пот был такой, — так после у него от этого пуп развязался...

— Не развязываются пупы никогда, — задыхаясь, возразил фельдшер и вдруг услышал скрипенье снега у дверей.

— Это по внутренним болезням шаман... И другой, никак... — заявил, как ни в чем не бывало, Чернослив, выглядывая из дверей.

В юрту боком влезли оба великих шамана. Профессиональные интересы заставили их забыть вражду и снова свели обоих их вместе, потому что сейчас судьба второй раз разыгрывала на картах их общее счастье.

— Они молились Великому Медведю, — переводил почему-то очень возбужденным тоном Чернослив. — Он велел устроить состязание с вами. Что вам стоит? Я устрою так, что они вас никогда не перекроют... Вся река ваша будет.

Фельдшер молчал. Лихорадка трясла его тело. Термометр, светясь, лежал рядом.

«Кому пожаловаться здесь? — думал Середкин, вертя в руках градусник и глядя, как шаманы вытаскивают берестяные карты. — Еще убьют, вместе с Черносливом. Он, негодяй, с ними заодно. Мне приходится изворачиваться самому. Местные особенности, так сказать».

— Гражданин Чернослив, — твердо сказал фельдшер. — Переведи этим жуликам, что у меня есть волшебный синий столб, который укажет нам того, кто будет лечить здесь. людей. Подзови-ка их сюда — Фельдшер торжественно ткнул пальцем в градусник.

— Русский шаман, — переводил Чернослив, — говорит, что: синий столб сделается большим (смотрите, какой он маленький сейчас) только у того, к кому будет милостив Великий Медведь!

От страха оба шамана были холодны, как осетры. Старший обливался смертным потом, но молчал, держа градусник подмышкой. У него было лишь 36,7, — на одну десятую больше, чем у младшего колдуна.

— Хорошо, — улыбнулся фельдшер. — Сейчас я вам, голубчики, докажу! —Он выхватил градусник, как шашку из: ножен, из своей подмышки.

Шаманы увидели бешено поднявшуюся ртуть и уронили головы. Они молчали, потрясенные волей Великого Медведя.

— Мы уступаем тебе дорогу и уходим ловить песцов.

И тут шаманы немедленно спели песню — последнюю песню отчаяния и покорства судьбе. Запишет ли ее упомянутый выше этнограф?

— Штучка-то какова, — сказал Чернослив, хватаясь за бакенбарды, когда полярные бездельники со стоном вышли из чума. — Я бы, ей богу, до такой штуки не додумался.

У Якова Середкина начинался бред.

***

Сергей Марков. Публикуется по журналу «30 дней», № 7 за 1930 год.

Из собрания МИРА коллекция