«Танк смерти». Василий Левашов
Во всем мире только я один знаю тайну полковника С.
Публикации в газете говорят о том, что на Урале, в Н. районе, недалеко от деревни «Бугры», в глухом, мало проходимом месте, найдены остатки странного автомобиля, похожего на военный танк, но имеющего приспособления, нарушающие это сходство. Это и есть танк полковника С. — «Танк смерти», стяжавший себе, в свое время, ужасную известность и таинственно пропавший.
Там, где лежат остатки этого удивительного автомобиля, несомненно нашли и кости его изобретателя, потому что танк погиб вместе с его творцом и я был виновником их гибели.
Случай иногда ставит двух человек лицом к лицу, предоставляет им право суда друг над другом, и это правосудие не знает другого приговора, как смерть. Так было и тогда: полковник С. погиб, а я остался жив. Останься он жив, его проклятая машина продолжала бы делать свое дьявольское дело.
Я знаю, что мне осталось недолго жить. Те страдания, которые выпали на мою долю, привели меня к концу. Я скоро умру и поэтому буду совершенно объективен. Для меня безразличен суд людей и не для этого я нарушил молчание.
Постараюсь быть краток.
Совершенно не важны географические и хронологические объяснения, описания и ссылки; поэтому я не буду их касаться.
Я познакомился с полковником С. в не обычной обстановке. Отряд, в котором я находился, был разбит и мы, восемь человек, взяты в плен. Расправа была короткая: за старым сараем нас поставили к стенке и взвод спокойных, хмурых людей приготовился стрелять.
В последний момент из-за сарая прозвучал резкий голос:
— Не стрелять!
Вот тогда я, первый раз, увидел полковника С. К нам приближался быстрыми шагами человек средних лет, полный и высокий. Манера держаться неуловимо обнаружила в нем недавнего штатского, но жест был по-военному отчетлив и резок.
— Есть среди вас шофер? — обратился он к нам.
Никто не ответил. Полковник нахмурил брови:
— Нет, значит? — повторил он вопрос.
Я — техник-автомобилист, прекрасно знаю автомобиль, но все это вылетело у меня из головы в эту минуту. Вероятно, потому, что я считал себя уже умершим, безразличным к обыденным явлениям, к обыкновенным вопросам и словам.
И только тогда, когда полковник сделал нетерпеливое движение, я сказал:
— Я знаю машину.
— Как знаешь? Шофером был или кем?...
— Я — техник... Знаю машину... ездили много... и если ремонт...
— Отойди в сторону! — скомандовал он.
Я отошел.
— Иди вперед!
Я повиновался и пошел, как в полусне. Мы завернули за сарай и в это время грянул залп. Я остановился, задыхаясь. Тяжелая рука легла мне на плечо:
— Вперед и не останавливаться!
Я пропущу совершенно неинтересные подробности о том, как прошел месяц и я, из простых шоферов, превратился в сотрудника полковника С. Мой опыт принес ему пользу, меня же полковник, в свою очередь, увлек необыкновенной широтой своих идей, своими обширнейшими познаниями. К тому же мы занимались мирной работой и я, пленник, не мог упрекнуть себя в измене делу, за которое боролся. Работал со спокойной совестью, надеясь, что плен не будет продолжительным.
Полковник не был ни политическим авантюристом, ни слепым ненавистником враждебного ему класса, но для него не было выбора. Он был слишком заметен и не мог бросить дело, за которое взялся. Он дорогой ценой заплатил за возможность осуществить свое изобретение, и для него не было отступления. Трагически одинокий, он был рад свежему человеку, который не только понял его, но и существенно облегчил его задачу.
Авторитет его был велик, и я сам присутствовал при его разговоре с лицом, которое, по отношению к нему, стояло, как прежде царь по отношению к министру. И тот, старший, терялся перед ним и, любезно соглашаясь со всеми доводами полковника, расспрашивал — скоро ли окончится постройка танка, который произведет революцию в деле военного автомобилизма.
Но при всем его доверии ко мне, он не забывал, что я — человек другого лагеря и использую малейшую возможность освободиться из плена. Он как-то просто сказал мне:
— Я прошу вас запомнить, что я могу убить вас без всякого суда, без малейшей необходимости отвечать перед кем-либо за это убийство, и сделаю это, если вы не будете пассивно послушны. От вас зависит уехать за границу, когда наступит время. Уехать хорошо обеспеченным. Выбирайте и помните, что в обоих случаях я сдержу слово.
И я твердо помнил.
В первый раз, когда я увидел мастерскую, где происходили работы, я поразился той энергии, с которой этот человек, в невозможных условиях, при рыхлом фронте и таком же правительстве, организовал мастерскую с новенькими станками, прекрасными инструментами, горой материала.
Мастерская делилась на две части. В одной работало под руководством старика-техника трое рабочих. Вторую комнату полковник открыл сам и жестом приказал мне войти. Посреди обширной комнаты стоял обыкновенный гусеничный танк, в полусобранном состоянии. Первой особенностью была несоразмерная длина и, если можно так выразиться, «суставность».
Я стоял, ожидая приказаний.
— Осмотрите его как следует.
В этой машине все было обычно, но мощные стойки впереди и рельсовый путь, идущий по шасси и состоящий из разборных гибких рельс указывали на то, что какие-то усовершенствования, какие-то новые принципы введены в эту машину.
— Ваше место будет здесь! Вы будете вести машину. Я полагаю, что недели через две мы произведем испытание. За это время вы должны ознакомиться с машиной, потому что, кроме вас и меня, на ней никого не будет. Я вас пока запру. Там на столе приготовлен ужин. Познакомьтесь с танком и постарайтесь усвоить его особенности.
Я остался один.
В комнате горели две большие лампы. Было светло и спокойно. Но оттого ли, что я находился во враждебном лагере, оттого ли, что сюда доносились свистки паровозов, крики автомобилей, голоса людей, особенные, напряженные, «военные», оттого ли, что стоял перед неразрешенной загадкой, но я был крайне взволнован.
Влез на машину и стал ее рассматривать. Прежде всего меня удивило то, что три мотора, находящиеся на машине, не были укреплены стационарно, а получали особое движение по шасси. Зачем это было нужно? Дальше: установки для орудия (их было четыре) также были подвижны и скользили по особым направляющим. Это было еще понятно: вероятно, этим достигался обстрел с одной стороны, группировка всех орудий по одному направлению. Я подлез под автомобиль и, положительно, стал в тупик: колеса и оси были сконструированы так, что их можно было поднимать на автомобиль, то есть машину можно было приводить в «бесколесное» состояние.
На миг мне показалось, что я разгадал секрет этого необыкновенного танка; очевидно, колеса снимаются и танк получает плавучесть: старая мысль, кажется, давно осуществленная за границей: автомобиль для земли и воды. Но ничто не указывало на присутствие каких-либо приспособлений для плавания, а они должны были быть значительны, принимая во внимание вес танка. Я вылез из-под танка и беспомощно уставился на него.
В эту минуту щелкнул замок и вошел полковник:
— Ну? — спросил он меня.
Я развел руками.
— Ничего не понимаю! Очевидно только одно, что танк должен легко разбираться и собираться. Но цель, цель? Легкость транспортирования? Не может быть. Потом рельсовый путь, три мотора. Что это?... Зачем?... Здесь что-то сложное, чего я не могу понять.
Я продолжал говорить, приводя различные соображения, а полковник стоял около меня, не спуская глаз и, кажется, наслаждался моей беспомощностью.
— Вы совершенно правильно установили (да этого нельзя и не заметить), что танк должен легко разбираться и собираться. Но мало этого: все части его — каждая в отдельности — должны получить движение.
— Куда же им нужно двигаться?.. Зачем... — почти закричал я.
— Вверх, вниз, прямо! — сказал полковник.
Я остолбенел. «Сумасшедший», мелькнуло на секунду у меня. Но нет! Он стоит уверенный, спокойный, как человек, достигший своей цели.
Мой взгляд был слишком красноречив и я смутился:
— Танк-аэроплан?.. — пробормотал я.
Полковник улыбнулся:
— Нет, и не это! Завтра я объясню вам некоторые детали и все особенности. Эти две недели вы будете работать здесь, а на сегодня довольно.
Я до сих пор не знаю, был ли я его собеседником в тот вечер, когда закончилась наша работа. На некоторое время он как бы снял маску. А может быть, только переменил ее. В той же мастерской он стоял перед столом и горячо говорил о своем совершенно простом, но, по моему, удивительном изобретении:
— Сначала вы предположили, что это — конструкция земноводного танка. Отсутствие необходимых приспособлений подтвердило вашу ошибку. Затем остается комбинация танка с аэропланом. Это слишком рано. Эта мысль (вполне реальная) не может быть еще осуществлена в силу коренного различия основных принципов строения и назначения аэроплана и танка.
Когда я думаю о танке, передо мною не громадный, малоподвижный сухопутный броненосец, разрешивший трагедию Западного фронта в последнюю войну, а легкий, подвижный автомобиль, не знающий никаких преград на земле. Никаких преград на земле! — повторил полковник. — Не исключаются громадные водные пространства, пески, болота, горы. Все это должен преодолеть автомобиль. Я предвижу три, много, четыре основных типа и первый — это тот, который я построил здесь. Я был вынужден применить его для военных целей. Иначе моя идея осталась бы неосуществленной.
— Какой же ценой куплено это осуществление? — не мог не спросить я.
Полковник пожал плечами:
— Ценой жизни нескольких сотен людей, в большинстве незначительных.
— Но ведь это...
— Довольно! Я не могу позволить вам касаться этой области. Вы не скажете мне больше того, что я знаю сам.
Я замолчал.
Продолжал уже ровным, спокойным голосом:
— Слушайте дальше. История развития военного автомобилизма...
Незаметно для себя я увлекся беседой с ним и мы проговорили до глубокой ночи. И все-таки я до сих пор не уверен в том, был ли я его собеседником в тот вечер, или он просто говорил при мне, желая высказать все то, что накопилось в нем за его некороткую и не совсем обыкновенную жизнь.
Наступил день испытания. Мы выехали по плохой весенней дороге. Танк был замечательно легок на ходу и повиновался управлению безупречно.
Полковник сидел рядом со мною. Он был совершенно спокоен и странно задумчив, в то время как я волновался и не мог скрыть этого.
Дорога круто повернула вправо и пошла небольшой ложбинкой. По одной стороне возвышались невысокие скалы, по другой шел лес — обычная картина этого края.
Впереди темной лентой упала быстрая неширокая речонка. Мы подъехали к берегу и я остановил машину.
— Сходите и наблюдайте.
Я сошел. Полковник пустил в ход один из моторов и то, что представляло из себя рельсовый путь, стало медленно подниматься вверх, буквально как выдвижная пожарная лестница, только сильная и гибкая. Теперь танк походил на гусеницу, которая, встретив препятствие, поднимает переднюю часть туловища, нащупывая дорогу. Мотор не останавливался и «шея» гусеницы стала медленно склоняться над речонкой, опускаясь концом на берег, пока не легла легким сильным мостом.
— Идем на ту сторону! Проверяйте по часам каждую операцию и включите скрепы.
Он вернулся к машине и сел за мотор, находившийся на хвосте танка.
То, что произошло вслед за этим, было до смешного просто и... необыкновенно: танк стал частями переправляться на мою сторону. Сначала, слегка покачиваясь, поползли передние колеса, неся на себе ту часть, на которой обыкновенно устанавливается мотор, затем легко сползли на рельсы и двинулись ко мне, подчиняясь управлению с танка, орудийные установки; так же легко вползли и стали на свои места самые орудия и так дальше, пока на том берегу не осталась небольшая площадка с мотором, за которым сидел полковник. Мотор гудел и площадка двигалась по мосту. Дошла, примкнулась к остальным частям и танк стоял собранным, готовый к дальнейшему путешествию. Полковник проверил скрепления, двинул танк и рельсовый путь остался позади. Выскочили какие-то крючья, захватили рельсовый путь и он начал сзади втягиваться в танк.
Переправа была окончена. Я не мог не зааплодировать.
— Сколько? — коротко спросил полковник.
— Двадцать восемь минут.
— Черт! Это много, это очень много! Возвращаемся обратно.
Мы вернулись другой дорогой и все время полковник был задумчив. Видимо, он высчитывал, комбинировал, а впрочем, кто знает, что крылось за этими серыми, холодными глазами.
В нашей мастерской, которая за последнее время стала нашей квартирой, я за ужином решился спросить полковника:
— Какое предельное время вы считаете возможным для переправы?
— Десять минут! И это будет сделано. На любую операцию: переправу, подъем, спуск — десять минут. Не больше!
— Вы дадите ему какое-нибудь название?
— Здесь его, вероятно, станут называть «танк смерти».
Он говорил холодно и отрывисто. Холодок пробежал по моей спине и я вспомнил залп, который уничтожил моих товарищей, а меня сделал соучастником полковника, его помощником.
Я подходил к грани и должен был начать действовать.
Это произошло через два дня.
Я проснулся ночью от тихого разговора в нашей комнате. Я прислушался и, вероятно, пошевелился, потому что сразу услышал окрик полковника.
— Вставайте!
Интуитивно почувствовав, что я не должен вставать, я не пошевелился, а только сонно вздохнул.
Голос «правителя» заканчивал фразу:
— ... И вы должны это сделать. Обстоятельства заставляют нас торопиться. Я тре... я прошу вас... конца фразы я не расслышал.
Наступила пауза. Потом прозвучал спокойный голос полковника:
— Хорошо, дайте мне карту!
— Василий Васильич, карту!
Кто-то звякнул шпорами. Молчание и потом третий голос начал объяснять:
— Вот до этой деревни, потом влево, до разрушенного здания, здесь верста, отсюда...
Соблюдая все предосторожности, я повернул голову. За столом сидел правитель, а по обе стороны склонились две фигуры: полковника и того, третьего. Как я пожалел, что у меня не было в эту минуту револьвера: головы находились на одном уровне и, при удаче, это был бы эффектный выстрел. Нечаянно я сделал неосторожное движение. Койка заскрипела. Я постарался отвернуть голову и зачмокал губами, как спящий. Быстрые шаги направились ко мне и сухая тяжелая рука потрясла меня за плечо:
— Вставайте!
Я вскочил.
— Спокойно. Стойте здесь.
Я вытянулся у койки. Две головы повернулись в мою сторону, но я был скрыт темнотой и стоял неподвижно. Полковник вернулся к столу.
— Через час я буду готов. Результаты, — он щелкнул крышкой часов, высчитывая время, — около восьми утра.
Он приложил руку к козырьку и пошел провожать уходящих.
Я стоял и ждал. Он вернулся и крикнул от стола:
— Идите сюда. Через час мы выходим. Осмотрите машину и приготовьтесь.
— Опять испытание?
— Мы идем через час и... никаких вопросов!
В этой машине, как в живом организме, было все гармонично и целесообразно. Можно было ее не проверять: она работала как сердце здорового человека.
Темная ночь. Я веду танк. Полковник сидит рядом со мною в странной задумчивости.
Прибыли в деревню. Здесь, вероятно, нас ждали. Кто-то звякал шпорами, кто-то докладывал полковнику, вышедшему из автомобиля, какие-то тени осматривали, ощупывали машину. Я не знал, куда мы идем, но понимал, что сегодня будет уже не испытание, а «работа». Я не видел для себя выхода и должен был выпить чашу до конца.
Двинулись дальше. Дорога привела нас к маленькому плато. Кругом высились горы. Полковник поднял руку и я остановил машину.
— Выходите! — скомандовал он солдатам и они, сопя и стараясь не греметь винтовками, сползли на землю.
— Эх, ночка-то какая! — вырвалось у одного.
— Тише ты с ночкой. Даст он тебе ночку...
— Поставьте машину лицом к скале! — сказал полковник.
Фонари бросали ослепительный свет на бурый массив камня.
Полковник сел к мотору и опять гибкая сильная лестница поползла вверх.
— Свет, свет!..
Я направлял свет за ползущей лестницей и остановился, когда увидел темную зелень елок, венчающих площадку скалы.
Ломая гибкие елки, лег на площадку край лестницы и она остановилась,
— Сядьте сюда и возьмите одного из них! — приказал полковник. Я занял место над переднею осью танка. Рядом со мной, бледный и растерянный, сел молодой солдат. Он укрепил между ног винтовку и вцепился обеими руками в борта.
— Держитесь. Я веду!
Под нами вздрогнула площадка и подчиняясь силе, направленной снизу вверх, мы поползли туда, где из-под конца лестницы белели сломанные елки. Вверх и вверх, пока мы не достигли площадки.
— Приехали! — прошелестел солдат, поспешно слезая на землю.
Я склонился вниз.
— Закрепите первый мотор, я направляю! — послышался глухой голос полковника.
Словом, произошло все то, что было тогда, на речке, с той разницей, что теперь весь танк вполз на скалу. Все это было настолько удивительно просто, что даже солдаты — эти простые люди — повеселели. Вот только что стояла эта странная машина внизу, а вот уже здесь. И нет ничего таинственного, ничего страшного.
— Здорово! Теперь куды хошь ползи...
— Никаких тебе...
— Тихо! — сказал полковник и голоса замолкли. — Майчук, вперед!
С потушенными огнями мы двинулись дальше, а за нами и впереди росла темнота и весь мир, казалось, прислушивался к нашим движениям, нашим шагам. Мы преодолели еще два больших подъема. Полковник посмотрел на карту.
— Правее! Стоп! — Майчук, пойдешь со мной. Вы остановитесь здесь! — обратился он ко мне и, подойдя ближе, сказал вполголоса:
— Я не буду подвергать вас испытанию. Вы останетесь только зрителем. Но никаких безумств! Поняли? Мною отданы приказания на этот случай.
Я молчал и ждал.
Полковник скрылся во тьме и скоро вернулся:
— Вперед!
Мы не прошли и двухсот шагов, когда Майчук сполз с передка и приложил руку к козырьку:
— Так точно, здесь.
Я остановил машину. За деревьями мутнело небо. Мы подошли к самому обрыву. Внизу мирно спали какие-то постройки. Пять огней, только пять огней я насчитал в этом маленьком местечке, но я сразу узнал его: станция Н., до сих пор неприступная позиция, удерживающая напор неприятеля, путающая его карты. Мишка Зверев — почти легендарный герой, засевший здесь, со своим отрядом, под надежной зашитой высоких скал. Теперь эта защита рухнула. Танк полковника С. свел ее на нет.
Огненные мысли рождались и гасли в моей голове. Передо мною развертывалась трагедия, а я мог быть только зрителем, только зрителем!
Огненный дьявол кинул во тьму блистающие огни. Они развернулись пышными цветами и осветили станцию. Вон сломанная будка, около нее лафет и человек с винтовкой, застывший в недоумении. Люди, еще люди. Крики и одинокие выстрелы.
— Огонь!
Одно, второе, третье, четвертое — заговорили орудия своим беспощадным, убедительным языком. Они громили, разносили в прах старенькое здание и маленькие сараи. Полковник сам управлял орудиями. Я сидел, не зная — живу ли я или весь этот ужас порождение ночного кошмарного сна.
Сколько времени продолжалась эта гекатомба?
Меня привел в сознание окрик полковника:
— Финита! По местам!
Я механически взялся за руль и на мои глаза упали капли пота, сбегающие с моего лба. Солдаты, веселые, задорные, толпились у машины.
Мы тронулись обратно. Я поставил танк на месте и, отказавшись от завтрака, упал на койку. Сна не было. Его сменили странные видения, полубред.
Наступили сумасшедшие дни. Лишенный возможности какого-либо активного протеста, я сопровождал полковника в его экспедициях и скоро наш танк стали называть «танком смерти».
Сколько раз я искал случая уничтожить эту проклятую машину, погибнуть вместе с ней; сколько раз я подстерегал полковника. Напрасно! Он был осторожен и внимателен. Но развязка приближалась и я ждал ее. Полковник как будто потерял чувство меры. Я видел, как у него превращается в спорт это уничтожение противника, как он пускается в опаснейшие авантюры, без всякой надобности. Что могло произойти с этим уравновешенным человеком? Хотел ли он получить полное признание его изобретения или он топил в угаре войны поднявшийся в нем протест культурного человека?
Однажды я сказал ему:
— Отпустите меня. Я имею право на это. Сдержите свое слово.
— Еще немного. Вы мне еще нужны. А слово свое я сдержу!
Вероятно, мое расстроенное воображение подсказало мне, что в последних словах была какая-то зловещая нотка. А может быть...
Медлить было нельзя.
Мы разбили небольшой отряд и, чтобы до конца насладиться этой дешевой победой, полковник направил танк через горный перевал, наперерез отступающему отряду. На этот раз мы были одни. Майчук, легко раненый, вернулся в часть.
Дорога была совершенно незнакома, да собственно, дороги-то и не было, а мы прокладывали ее среди низкорослого кустарника. По крутому подъему и по некоторым особенностям я определил, что подъем скоро кончится обрывом.
Внезапно я остановил машину. Полковник обернулся ко мне и сразу почувствовал опасность. Он выхватил револьвер, но я вышиб его и мы схватились грудь с грудью.
Молча, на пространстве одной сажени, ударяясь о разные рукоятки, колеса и углы, мы продолжали борьбу. Он был достаточно силен. Смертельная опасность придала ему силы и я с ужасом почувствовал, что слабею. Мы катались по полу, рыча, как звери, и в эту минуту спасительная мысль прорезала мой мозг: если погибать, так вместе. Сохраняя остаток сил, я улучил момент и дернул рычаг. Машина дрогнула и медленно поползла вперед, туда, к обрыву. Я торжествовал: мы погибнем вместе с этой проклятой машиной и я буду отомщен.
Полковник выл от бешенства. Я вторил ему. Страшная картина. Как часто ночью я вскакиваю в ужасе и предо мной опять этот танк, злобное лицо полковника и наша последняя борьба.
Машина двигалась неуправляемая и вдруг сильно накренилась. Толчок отбросил полковника в угол. Я прижал его там и цепко схватил за горло. Он бил меня по голове, но я сжал ему горло из последних сил и задушил, как зверя.
Теряя сознание, я перевалился через борт и упал среди тишины, вдруг объявшей меня.
Я очнулся, когда синие сумерки обволакивали горы, а воздух был холоден и крепок, как вино.
Вечерняя тишина и ни звука кругом.
Шатаясь, я добрел до обрыва и свесился вниз.
Там, у подошвы, темнела громада танка. Я, не отрываясь, смотрел на него.
И вдруг мне показалось, что он шевелится, поднимается и сейчас поползет сюда, управляемый, как «Летучий Голландец», своим мертвым капитаном. Ужас был так велик, что я закричал.
Эхо коротко вернуло мне мой крик и снова наступила тишина.
Я встал и побрел прочь, в полусознании, без цели, без желания, безразличный.
Только бы скорей отсюда, от этого проклятого места.
Я знаю, что скоро умру. Никакое чудо меня не спасет.
У меня на руках все чертежи, которые я составил по памяти, все описания, по которым можно построить танк полковника С.
Пусть они принесут пользу моей стране, которая в огненных страданиях рожает миру новый мир.
***
Василий Левашов. Рисунки: Георгий Фитингоф. Публикуется по журналу «Вокруг света», № 9 за 1928 год.
Из собрания МИРА коллекция