«Мостик». А. Зорич

Нa бревнах, у старой и ссохшейся пожарной бочки, курили на солнышке мужики. Мы спросили дорогу на агропункт, и все четверо ответили согласно и одновременно:

— По хохлам пошел, по муравке!..

Финоген, исполкомовский кучер, вообще говоря, человек тихий и без претензий, когда влезает на козлы, сидит на козлах величественно и неподвижно, как балерина в «Умирающем лебеде», простерши вперед длани, и преисполнен подавляющего презрения и равнодушия ко всему, что не имеет прямого отношения к запряжке. Он говорит, перебирая вожжи в руках:

— До чего же народ этот несуразный?! Они, все одно, как в Ледовитом океане, живут в так-называемой тьме.

Одноглазый и веселый мужиченка в веревочных туфлях сказал:

—  Зачем в окияне! Мы землей живем, с земли мы преподаваем жизнь. А вы чьи же будете?

Кучер фыркает убийственно-иронически.

—  Божьи. А ты, небось, Чурка, Иван Петров?

— Ага, именно: Сергей Леонов Журба.

Подумав, он добавляет поясняюще:

— Чирки у нас в Старом Городище существуют, а это — Городища Новая, здесь Журбы — и до того их множество: прямо таки без одного мельон.

Мужики смеются, скаля крепкие белые зубы. С высоты козел Финоген смотрит на них величественно и строго.

— Да вы воду тут не капайте!.. Кудою на пункт ехать?

И опять все четверо отвечают согласно и сразу:

— По хохлам пошел, муравою...

Финоген молчит долго, плюет и кнутовищем сбивает пыль с сапог.

— Что-же — спрашивает он, наконец, — что-же, хохлы эти у вас меченые, что-ли? У них на лбу лысина или как? Кака-така мурава? Что ты, слепых у столба водишь? Ты по-простому скажи, сурьезно.

Мужик в городской кофте, подкладкой наверх, закричал оглушительно, так что лошади дернули вбок:

— Да ты прямо пошел, по ракиткам, и будет тебе ямка.. она не то чтобы ямка, ну, вообще, овраг, и аккурат за ямкой крыша под рафинадом, по-деревенски — черепица, Яков Цвир проживает. Это у нас первый пролетарист, — слышали, может?

— Как не слышать, — фыркает Финоген, об нем вся Рассея знает.

— Дак Цвиров два, кричит мужик,— ты того не спрашивай, который с вина сгорел, а ты спроси, у кого кобыла жеребая, и прямо-таки от него дорожка пойдет вавилоном таким, т.е., зигзазом, до самого казенного моста: одних шесть верст, шестерик...

Веселый мужиченка, вмешавшись, сказал, что, во-первых, Цвирова кобыла ожеребилась уже; во-вторых же, сворачивать надо не за Цвиром, но за Журбою Петром, которого племенник на лисапете ездиит, и, что, наконец, хотя версты наши не меренные, шестерика отродясь тут не было.

А сколоко же? Он думает долго, из-под ладони смотрит почему-то на солнце, на дорогу и снова на солнце; говорит твердо:

— Всех четыре версты, хотя у попа спросите.

Мужик в кофте закричал сердито, что версты смерены технологом, что он самолично возил на мельницу хоботья, и эта путь ему известна, как собственная печка.

— Грешишь, грешишь, старый, — сказал веселый мужиченка и притопнул туфлей: — ты на каку мельницу ездил? Ты на казенную ездил, а это Ивана Ступака мельница, да прямо-таки сказать, я оттудова родом!

— Граждане! говорит Финоген. — Чудаки же вы, если с вами разговаривают. Ты осмысленно скажи, где завернуть?

Они стихают сразу, показывают согласно, что завернуть можно и за Цвиром и за Журбою Петром, но проехать обязательно по казенному мосту, и просят закурить.

По хохлам, по ракиткам, муравою едем мы вавилонами и зигзазами, и когда доезжаем до казенного моста, оказывается неожиданно, что мост этот сгнил, сломан и для проезда закрыт еще весною, пять месяцев тому назад...

***

Мужички у бочки встречают нас радостно, улыбаясь и кивая как старым, давнишним знакомым.

— Де-ре-евня! — укоризненно говорит Финоген: — Серость!

— Например? — спрашивает веселый мужиченка. Да мост-то сгнил?

—  Это верно, — соглашается он, — как не сгнить, сгнил, он еще на Ефстафья, как бы сказать, зачкнулся.

— По этому мосту, — говорит мужик в кофте, к примеру, и куренок не перейдет. Он до сева еще завалился; аккурат береза цвела, стояны такие поставили... Веселый мужиченка возразил, что стояны были, пожалуй, хороши, дубовые были стояны, с Марьина верха, что завалила мост анжинерская машина, и не тогда, когда береза цвела, но на правую середу, в первый дождичек.

— Буравишь ты все! — сердито закричал мужик в кофте. — Машина кругом ездила, Серегиным логом!..

— Ну те, ну те, как же она ездила, когда затопленный был лог? Там же ути плавали!

Мы тронулись, мужик в кофте кричал, что этим годом лог сухой был, как портянка в раззуве, а утей по деревне и вообще нету; четверку держала Сергеева старуха, да и тех извела лопушица.

Топоча туфлями, веселый мужиченка сорвал с головы шапку, ожесточенно ударил ею о земь и сучковатой палкой быстро стал чертить что-то на земле.

***

А. Зорич (Василий Локоть). Публикуется по журналу «30 дней», № 3 за 1925 год.

Из собрания МИРА коллекция