Смех и веселье в ряды молодёжи!

Текст: Николай Семашко
Рисунки: Пётр Алякринский
Публикуется по журналу «30 дней», № 3 за 1926 год. МИРА коллекция

***

Смех (конечно, здоровый, а не сумасшедший и не истерический) есть проявление жизнерадостности.

Смеется только человек!

Неверно, когда говорят, что «собака смеется» — у нее лишь появляется гримаса; смеяться ни собака, ни другое животное не умеют.

Смеется только человек и этим выражает свое хорошее, «расположение духа», свою жизнерадостность.

А жизнерадостность — родная сестра жизнедеятельности..

Чем жизнерадостнее человек, тем более клокочут в нем жизненные силы, тем он жизнедеятельнее.

И в этом — основное социальное значение смеха: он подстегивает жизнедеятельность.

Значение смеха (жизнерадостности) не только том, что жизнерадостный человек —желанный член в общежитии; что человек сумрачный, «тоску на всех наводит», понижает общее настроение.

Значение смеха, главным образом, в том, что он является симптомом жизнерадостности и, следовательно, жизнедеятельности.

В позапрошлом году я был в подмосковном санатории «Гребнево». Там лечились больные рабочие окружающих текстильных фабрик: чахоточные, нервные, желудочные. Изможденная внешность, хмурые лица, обеспокоенные состоянием здоровья, гармонировали с тусклым, строгим, размеренным и рассчитанным режимом санатория.

И вдруг туда, для преподавания физкультуры, приглашают студентку Государственного института физической культуры, тов. К. Молодая, розовая, здоровенная, жизнерадостная физкультурница своим звонким смехом наполняла мрачные своды санатория во время занятий гимнастикой и площадку для игр во время отдыха.

Пожилые рабочие и работницы мне говорили, что «как солнышко выглянуло» когда появилась у них эта руководительница. И надо было видеть, с какой готовностью и даже радостью пожилые, хмурые рабочие проделывали гимнастику по команде этой девочки; как светились их лица, когда они слышали ее раскатистый смех; с каким увлечением, они играли с ней в разные игры.

Смех человека одного заражал жизнерадостного весь санаторий.

Смех симптоматичен и для самого смеющегося: он является признаком уравновешенности, здоровья.

Внимательная мать, когда ребенок не играет и не веселится, сейчас же замечает: он нездоров. И редко ошибается.

Здоровый организм, не только ребенка, но и взрослого, жизнедеятелен и жизнерадостен. Посмотрите на физкультурников: на них приятно поглядеть; здоровье брызжет из них, и оно искрится искорками смеха, шуток, веселья.

Вот чем ценен смех: он — признак довольства, т.е. прежде всего здоровья (мы говорим о правилах, конечно, а не об исключениях); он создает приятный социальный фон — не тоски, черной меланхолии, апатии, «собачьей старости», — а жизнерадостности, жизнедеятельности. Он поднимает тонус (напряжение) общественной жизни.

Если это верно вообще, то это более верно в отношении молодежи. И тут мы, пожилые, делаем очень часто ошибки, а иногда и прямо преступления.

Мы все меряем на наш аршин, на аршин нашего возраста. В трамвае, в поезде, в театре и другом публичном месте шумно ведет себя молодежь.

Мы шипим: «не умеют вести себя... Нарушают порядок.»

Конечно, многие, имея 50 лет за плечами, больше склонны к «тишине и спокойствию»

Но ведь это молодежь! Когда ей стукнет 50-60 лет, может быть и она будет сидеть «ручки на брюшке» и бояться шума. Но это когда-то будет!

А пока пусть молодежь шумит, бурлит, толкается, кричит, а если нужно — и дерется.

Рахитичный, с синими жилками на висках, с прямым пробором на лбу юноша-«паинька» скромно шаркающий ножкой и садящийся скромно в уголок — вовсе не наш идеал.

А мы требуем от молодежи непременно «благоразумия» во всех отношениях.

Еще успеет она быть «умеренной и аккуратной», когда «кровь остынет».

А пока пусть в ней кровь вращается быстрее, будет ярче и краснее, горячее...

Я лично рос в деревне, в гимназии был заправским драчуном и первым коноводом.

И теперь еще приходится черпать силы из тех запасов жизнедеятельности и жизнерадостности, которые накопил и которые не глушил в детстве.

Дорогу жизнерадостности, веселому, здоровому смеху молодежи!

Скажут: кто же против этого спорит? Нет, спорят! А почему запрещают танцы молодежи?

Товарищ Томский был совершенно прав, когда протестовал против этого монашеского аскетизма.

Танцы — это проявление веселья, жизнерадостности. А тут ходят шипящие классные дамы в штанах и поучают: «Танцы — буржуазный предрассудок».

Позвольте заметить, что это невежественно исторически: танцы дикарей существовали еще тогда, когда никакой буржуазией и не пахло.

Танцы исторически сложились, как проявление жизнерадостности: танцевали (радовались) по поводу победы; танцевали (радовались) по праздникам. При чем же здесь «буржуазный предрассудок»?

Конечно, никто не ратует за «танцульки», т.е. за превращение наших клубов в танцклассы, за исключительное времяпрепровождение в танцах.

Никто не ратует за какой-нибудь «лисий шаг» (фокстрот), который ожиревшая буржуазия выдумала потому, что ей уже трудно передвигаться в темпераментном танце и она может передвигать ноги лишь «по-лисьему», брюхо о брюхо.

Но танцы, которые танцует наша молодежь — почему это запрещать их? Ровно никаких оснований нет. Наоборот, нужно всячески повышать жизнерадостность, особенно молодежи.

Мы еще бедны. Еще трудна наша жизнь. Мы еще только начали социалистическое строительство. Но как только мы оправимся, мы сейчас же подумаем о жизнерадостности нашей обстановки, о веселье, о смехе. Уже теперь этот «новый быт» прокладывает себе дорогу. Посмотрите на клубы, даже на квартиры рабочих: как любовно они их украшают. Цветочки, веселые занавески, красные бантики, красный, жизнерадостный цвет — все это входит в обиход рабочего.

На улицах принаряжаются, трамваи разукрашивают, — всюду стремление к праздничному, весёлому, красивому, жизнерадостному.