«Немного — и всё». Георгий Никифоров

Опять этот снег за окном, опять эта жемчужная шелуха. Снежинки падают медленно, долго кружась над землей, как будто выбирают место, где поудобнее лечь.

Приходит ночь, затихают улицы, и таинственными кажутся глубокие норы переулков.

Кто сумеет хорошо рассказать о том, какой теплой любовью пахнут по ночам холодные снежинки?

Жизнь идет, совершаются события. Почему непременно надо показать, как живет, любит, мучается или радуется герой рассказа Иван Иванович?

Просыпается поутру неизвестный и большой зажиревший кот. В комнате пахнет затхлостью и угаром, тепла нет, окна затянуты узорными лапками морозного налета, и, конечно, снежинки для неизвестного еще не пахнут теплой любовью.

Человек говорит:

— Ты спишь? Ты, поди-ка, и не слышал, как под полом грызлись крысы? А может, и слышал, да только лень было вставать... Ты отроду барин. Все ждешь, когда придет кто-нибудь со стороны и прогонит крыс. Нет, друг! Это не модель, так у нас дело не пойдет.

Может быть, кот действительно не слышит.

Во всяком случае он неподвижен.

Человек говорит, клянет прошлое, перебирает все, что было когда-то, потом, утомившись, должно быть, он кипятит чай и что-то такое насвистывает, прищелкивает пальцами и покачивает головой.

Разговоры, как бы они ни были хороши, всегда хуже простых воспоминаний, потому что воспоминание — это прожитое, что не вернется, а прожитое (чорт его знает как это так!) всегда приятно для старого кота. В прошлом обязательно видишь себя героем. То-есть, может быть, ты, охраняя себя, подличал, вертел хвостом, льстил и унижался до полной потери личности своей (если, конечно, личность имелась), но все-таки ты непременно герой, и память твоя умело обходит содеянные тобой подлейшие преступления.

Итак, ленивый кот сопричислял себя к героям...

В окно, которое затянуто сейчас морозными лапками, когда-то полностью вливалось солнце; оно стекало с подоконника на стол, дробилось по полу, и в этом золотом потоке, блаженствуя, купался кот. К тому же человек, уходя, открывал форточку, чтобы вытягивало сырость подвала.

Выкупавшись в золотом потоке, кот молодо прыгал в форточку; тут он, жмурясь и мурлыча, останавливался. Внизу, прямо перед окном люди вырыли глубоченную яму и старательно обделывали ее, выкладывая серым камнем и заливая цементом. Ничего еще опасного не предвиделось. Суетились люди, скрипели груженные кирпичом телеги, скрежетали железными зубьями лебедки, охали распиливаемые бревна, пахло сосновой щепой.

Откуда так много людей? Они карабкаются по столбам, ворочают камни, играют блестящими топорами, звенят молотками и все время поют, не переставая поют:

— А-а-ах! Ай-да-ай!

«Ага, кто-то сорвался с вершины столба и разбился о камни. Вот и хорошо! — злорадствуя, жмурится кот. — Так и надо! Не полезешь теперь, нет, не полезешь».

***

В тот же день вечером человек, вернувшись в подвал, стряхивал красную пыль с блузы и чему-то тихо посмеивался.

В этот день он не ворчал на кота, не упрекал его в лености, не называл лежебокой. Бросив коту кусочек удивительно пахучей колбасы, он сказал:

— Лопай, Васька, пользуйся случаем. Скоро начнем выводить стены во весь пустырь. Тю-тю твое окно, некуда тебе будет выглядывать! Ты не знаешь, как мы кладем стены? Мы будем итти вверх каждый день на четыре кирпича. Думаешь, мало? Ого, друг! если бы ты в этом деле хоть что-нибудь смыслил! Теперь мы работаем в час три часа. Помозгуй, может, и поймешь.

Послушайте, интересно ли все это ленивому коту? Кот думает о своем, милом и приятном его сердцу.

Там, где яма, совсем недавно лежал бескрайный пустырь. Там высокому репейнику ветер расчесывал голову, лишаи ползли по камням, а в зарослях лебеды и полыни встречались соблазнительные кошки, тонкоголосые, огнеглазые...

Человек, может быть, приврал о росте стен, вообще он любил хвастать, и мудрый кот всегда брал под сомнение всякие его разговоры. И вдруг (то-есть для кота вдруг) пустырь исчез, и появилась яма. Над ямой поливали дожди, в яме чмокала под лопатами земля, в засушливые дни над ямой качалась косматая пыльная голова. О стенах еще не упоминал человек.

В комнате дымит железная печурка, копоть расплывается по потолку. Чорт ее знает, кто и какой радостью накачал человека? Ведь и не молод он, и комната его — не хоромы...

— Погреемся, погреемся! - улыбается он. — С грудью у меня немножко... кха-кха!.. не того, простудился, должно быть, но к лету выберемся, дружище, к самому солнцу. Ты и не знаешь, что у нас выросло на пустыре, какие там дела происходят? А, кха-кха!.. В небо лезем, пойми, дурашка!

Ах, как надоедлив человек в радости! Его разговорам нет предела. Наконец он уходит, и кот предается мечтам. В полутьме подвала это лучшее средство от скуки.

Помнится весна... Положим, мало ли было весен! Они сначала радовали кота, каждая весна приносила с собой новые запахи, будила желания, и тогда плавал в глазах пьяный туман.

...Помнится весна, когда еще не одолевала лень и думалось, что кроме пустыря есть другое широкое поле, где дуют ветры и еще вкуснее пахнет прелью. Ах, все это очень далеко, да и стоит ли об этом вспоминать!

Человек ушел, и наступила тишина. За окном что-то поет и звенит:

— Зинь-зинь, зинь-зинь...

Пятый год звенит за окном железо и скрежещут зубья лебедок. Окно подвала заслонила широкая кирпичная стена. Плохо, совсем плохо старому коту. Он пробует подняться, но сейчас же раздумывает. Зачем тревожить себя?

Ведь пустыря нет уже. Вот как обидно складывается жизнь!

В этот вечер человек пришел не один, он привел с собой девушку, и что удивительно — огнеглазую.

В сыром подвале всегда было глухо, но вот ударил о стены рассыпчатый смех, и стены, заколебавшись, разошлись, комната стала необыкновенно широкой.

Девушка распустила волосы, и по полу брызнул золотой песок. Кот недовольно фыркнул, нехотя поднялся и отошел в сторону, за железную печку.

— Ну что же, пожалуй, пришло время уходить отсюда, - сказал человек. — Я ничего не возьму с собой, пускай все это остается здесь догнивать.

— Да нам ничего и не надо, — ответила девушка. — Там, наверху имеется все. — Она собрала косы и засмеялась. — я люблю тебя, милый мой, люблю с того дня, когда был уничтожен пустырь и положен первый камень.

— Это был первый день моей радости, — ответил человек. — Ну да, ведь я никогда не был счастлив по-настоящему. Многое приходило и уходило, но все это где-то в стороне. Цвели пустыри, пахло гнилью, и тогда казалось, что мою жизнь я пройду в одиночестве. Потом пришли товарищи, пришла ты, и от прошлого остался один ленивый кот.

— Ты его возьмешь с собой? — спросила девушка.

— Надо ли?

— Возьмем, — сказала девушка. — Посмотри, как он жалок и несчастен. Может быть, он тоже мечтал, хотел уйти...

— Едва ли. Он всегда был ленив и неподвижен. Ты чудачка! Возьми его, если хочешь. Действительно, он достоин жалости.

Подвал был оставлен. Кот видел широкие лестницы, светлые окна, подъемные машины, он пугался и тоненько мяукал.

Его хозяин шел впереди и поднимался вверх. Наконец все очутились на огромной площади, заполненной солнцем. Широкие тени пальм ложились под ноги.

Кот испуганно метнулся и с разбега стукнулся о решётку, обегавшую всю площадь.

Перед глазами раскинулись крыши, точно разноцветные волны; они, покачиваясь, перелиали в мареве.

— Видишь, дымятся трубы, — сказал хозяин. — Смотри, сколько труб! Это, дружище, заводы. Они выросли на пустыре. Понимаешь ли ты в этом хоть что-нибудь?

Ну вот, нет героя Ивана Ивановича, есть человек, который радуется. В этом все!

Кот принюхивается к дыму. Какая, подумать только, радость! Милого пустыря уже нет, исчез пустырь. Ленивый кот фырчит и сердится. Кот явно недоволен.

***

Георгий Никифоров. Художник: Ив. Каликин. Публикуется по журналу «30 дней», № 3 за 1930 год.

Из собрания МИРА коллекция